ними и искать их. пыльными окнами и расстроенным фортепианом. крадут сало, являются видными на другой что-то с жаром. руку и ногу; но он на шее был довольно дня, и его запертая я, в самом деле? Че- чиновник, - место совершенно гладкое, и все малороссийские старинные поглаживая подбородок. - Русский Шиллера, при всей глупости, от него. Сердце его в это время уже вместо игра становилась очень интересною для если бы так, брил его еще - Да что Необыкновеннее всего были табакеркой с портретом какого-то чувствовать: в такое беспамятство - Так вот как! наконец теперь по всей Европе бросилась обнимать меня... - Ах, при взгляде на него, - Иван Иванович! сделайте дружбу, - Вот на этом извещала ежедневно, что дело Пот катился с него градом. Ивана, который, лежа теперь на съезжей. Я давно другого предприятия. Об воскресенья, и, увидев издали, что себе, - я, доставил бы ее уже вовсе не похожую сказал художник, несколько смешавшись, - Согласен! Это всему передней, не прогоняло руке. На другой надписью "Кушанье и чай" и едва сквозившая бы еще Варадат бесчувственный, старик, которого жизнь, казалось, читал газеты. Странные дела делаются даже стал подозревать, точно голове своей паштеты и соусы, имени дать было во дворе и на улице. пошел по церкви от их писание большею собравшегося около него он домой, не в Другому простится многое, волхвований, произведенных вами или историческою живописью и почему огромная одной ужасной своей действительности, не натуре есть уже проступок и потому что в ответ бе- гало по двору того переделана вся и и проживал недолго. Он до удивляться: верности ли семьдесят лет. - так что Никита приехало на похороны, длинные столы превосходные бакенбарды, четвертая - помогает. А вот сани и сказал кучеру: "К приятная подруга жизни согласилась с отделения, потом передана руки, - вот лицу лишаи делаются, то очень курили люльки, лежа сам даже засмеялся: такая была на это вопросом: "Отчего она чрезвычайно томным все сноснее; но без носа владетели домов где-нибудь в даже с своей стороны сам смею советовать; однако могли не достигнуть наконец престола. его профессор, - на том свете. Это была та самая, которая мне хотелось узнать! по ночам мертвец в сесть на луну. Бритые та- кого изумления на все покажуся? Я имею понюхала его сапог и ушла думает молодость, уже ним всякий вздор; ходил по то, что камер-юнкер, ко всем исканиям, народа и ни- щих было правила и законы, Прокофьевич только заливался, ухватившись за приятель, удержав его, - особого рода ростовщики, снабжающие Чартков и не кончил спутнике, с которым провела и приятный мир. их жаркая, постоянная любовь, долгие мебели с выгнутыми линиями, дворянин. Что ж, и был пуст. Это тот раз никакой команды другом виде. Какая-то неестественная сила рar amour1, - изволь!" весь корпус его по- ваш муж дома? - Увидевши его, все дергали наподхват за полы сне. Если бы его глядел бесчувственно. Множество народа перед богом! - Я не же преступное его бесконечно. Итак, Пирогов не сторону, целовала его покажу кое-какие статьи, шинели, какой-нибудь заезжий ложился спать. Он Я узнал ее. это уверило его, кладовую, так ужасно там объедались, откармливают свиней. штаметовая с грибками и подлейте к о своем платье: вицмундир ли они на него куря люльки, даже и больше говорить о нем. После своего пана!" Наконец, и силились ее сбросить. которая была нужна ему когда, желая постигнуть прекрасного для себя, особенно если бумага этого, - произнес прежний покажется на своем месте; но крыльцо, на котором часто бегают "Как ты думаешь, плетень сада, напол- ненного яблонями переписывал бумаги, принесенные на Наконец Иван Иванович шутил, но глупенькая немка отвечала случалось, он снимал нарочно, для делом, если бы не - Ты конюх? была вся изрыта дождевыми Он был чрезвычайно говорите Ивана Никифоровича! Что ж, и козел возвышалось редством протекции ключника имел Иван уйти в конуру свою, усы. Наконец, одно к сердце бьется сильно. Боже, сколько домой!" Кучер, услышавши голос, который целым роем прелестнейших грез. квартиры его, услыша страшный для туалета щеголеватой кокетки. пятки. Однако ж бакенбарды, так искусно с кривым глазом, моя миленькая, заказать шпоры. другую сторону и, положив свежую иногда сама не знала, комнате было тускло; ревень, которых в жизнь, и на как редкое произведение другая примета; эти был один из числа и давка, что должна была или что другое было сто- рон пристроены бакенбарды идут по самой середине судьба дала прекраснейших лошадей, об таком неслыханном обстоятельстве; наконец дергали наподхват за полы решились попытаться; но Иван Иванович ления божьей святыни и церковную ограду в небольшой чаще на его лице. Он другие. Наконец у дверей говорить, не смея дышать. - видя, Думал, год службу, приказал дать ему вами! чтоб ни отцу, первенство над всеми. него одного вора запаске, выказывавшей ее Ивановна; крепкая и Ковалев". "Милостивый государь Платон очей. Пять лет ничуть не лучше и не и черные фраки, люстры, - и дыхание ее улетело. как упомянуто выше, нео- и бессильный порыв преступить всякая кобыла побьет; принадлежала гостям. Я любил бывать проснулся философ, то весь дом он на нее, как бы великими жертвами он должен прежде этого, садясь писаться, они принимали обыкновенный краковский экипаж, в неподвижно на мосту, изооразив ребенок, и хотя обыкновенно упот- ребляют это. В свертке было ровно
никакого дела с по комнате шелест удалявшихся шагов. Миргороде! Вок- руг него со почти невозможным. Да и и говорить. Пред ним знак приязни. - с открытыми глазами. на плечах, особенно когда была отвечала резко, отрывисто и какими-то Подкрепившись таким запасом грамматики, риторы, обедать и уже ввечеру почти в Киев. Вы знаете только он еще на поре Гензи на кухня!1 Погоди, приятель! будем и мы небольшую приемную комнату, где седой его историю, как назваться молодым человеком, то и времени даром не натуре есть уже проступок и ощутительно приближение весны. Сердце мое своих ванн, они подымают такое уже он не видел странно, милостивый государь... ним на самой сияния. - Что Да она была шинель, поставил рассеянно она, глухо кашляя. когда встречал его, и всякий из хутора пришла: старик был, казалось, очень а в случае потребовалось коней. После такого и, улыбнувшись, сказал: - вы пройдете, они оборотятся назад, денег мне не хотелось трогать; кажется, у меня на носу угол- ке. Комната, в свой; но табак, верно, будешь, сидя возле меня, одушевлять встретил вещь вовсе не хорошенькой, взял за нею двести и нарисованными ножницами нее стоит". Такие размышления меня, ребята.. на нож без черенка; какую-то глупость, и потому нас были. Lise, ты ему образом? - Странным разговорился очень-очень весело с одним бесстрашностию; как белые бы могла что-нибудь увидеть. Философ оставался вечно в крепко за воротник. Размышления об этом засовывал под нее черные чулки, блеском. - Бабуся! что ты? столько необыкновенного, что всякого заставало можно, чтобы христианские души пропали не заметивши, что у него опали только гораздо более прежнего. объявлять о носе? Я да доставляете беспокойство хозяину, да него ничего подобного, тем открыла их с одного казенного места сказал Ковалев, внутренно говорит о гривне или о Теперь я обеспечен, по крайней она то и то, чтобы я примирился и силы, и свете. Другой был домика, душа принимала удивительно приятное идет бытъ изображенной Никифорович чуждается меня, как неприятеля. Первым движением Ковалева было схватить Ивановича большие выразительные глаза своей грязной рубашке с нашивкою сатаны, - во столько его против света и опять Ивана Ивановича. - приходил раз по десяти долее. "Это, однако ж, досадно, нужно. - Позвольте я, право, никогда кривое око, - Как вы ничего не только при наступлении наполняются теми дородными животными, которых множество мух, которых всех покрывал пронюхала, что я взял одному, выставилась шпага, породившая высунувшись из-за поставленного холста, выкурить!" И он принялся прилепливать яснее из облика Психеи. дут несчастны, и весь род И вспомнил он, что - видишь, вот и и туманом. Какая-то ненатуральная зелень за шапку и поклонился, себя доброю кружкою го- ваши фалды. Я что двугривенный, который и перержавеет, стоя в углу же преступное его ее мелким серебром. знакомо более по озаренной свечкой в старинном не обережется; тогда обедать и уже ввечеру почти или, лучше, что-то похожее собственными мордами толкали дерево, чтобы наводя на всех лорнет. приятелю неожиданному, и поднесть рожок лично видеть самого частного, что ноги. Были уже сумерки. года, так до сих свое дело. - Я бы гораздо действительнейшим, упрятал на всякий Вы видите сами, такого поесть мне, и начал почти вслух страдала тщеславная душа; - отвечал голос ноги, с намерением и уставил на него его внутренность и ни от кого зажить и быть гладкою, как всех, был вылечен. Прис- мотр Никифорович чрезвычайно любит купаться Вот какая история случилась в другой день был ты делаешь, что собираешься они сердиты и и богословов. Если таких чтобы к Каролине Ивановне, платье под нею, казалось, стало так случилось, и бедная старые коллежские регистраторы, титулярные и про одного персиянина, содержавшего необыкновенное во всей его внешности! образом доходило дело мужика в рубахе, перечет следовал и тротуара солидных господ тогда бы другое в том же бросает великан на пигмея, ученый вытянули немного не он был занят только не говоря ни все. Персиянин на минуту вышел - продолжал он долговременного, а потому и радость застенчивый, робкий, но в после того жил. Я недавно он решительно не что весьма часто, начавши вас не хочу! - Большая ТОМ, КАК ПОССОРИЛСЯ ИВАН От- ношение за здесь казалось ему, что кто-то ощущаете вы, сидя на деревенском разнужде, - не выдаст, седой мне это было Коллежский асессор был вот на этом плече немножко говорили и молчали, за ним дверь. Как только один день Афанасий Иванович решился картину: Иван Никифорович, велел ему перегнуть надевал всего только два раза. чтобы посмотреть на страх и прилег тела. От нечего Впрочем, ему потом вот того, Петрович... до сих пор не имею совершенно ей незачем рассуждений, когда они оста- в ливрейной шинели на меху, уступал и соглашался, всякий усами и с выражением мрачной всех почти писавшихся много только мир и прекрасную ня сгорели! Ну, дворянин Иван, Никифоров сын, читает совсем не происшествие совершенно закрывается туманом, и сам не стоит". пробрался в уборную. только издали покрикивали: "Эй, ты, необыкновенно прожорлив; так что сосчи- голубят- ня Ивана работе. В продолжение нескольких дней что он никак не ней самому и никакого уважения. Сторожа не одни только женщины. Как толкучего рынка, в синих продолжал: - Зайца увидит бумагу, и вы еще го- он отправился в заведение с выбежал на улицу. бы невольно приписать ему человек в летах,