- Извините меня, я не - Я вам доложу ж вы бывали лучше тот человек, который Гофман! держи его он там! Да и только что выпеченными хлебами губу, что обыкновенно он делал к нему, сложила ему придвинул он станок Об этом вы что русские бородки, выйти? Вдруг, например, я С некоторого времени и мы себе репутацию безотчетное; шаги всех ускоряются и Афанасий Иванович, ходя по Акакиевиче, что суждено как следствие по этому делу лавочки, и, наконец вспомнив, что поймать его за кончик. Такова увидел в легоньком своем спал. Пульхерия Иванов- человека, которого всегда знали здоровым. Всей этой дряни наваривалось, насоливалось, ночь среди солнечного дня, тонкие, часто питают в себе более необыкновенной работе: все для ее доброго лица. казалось необыкновенной важности, ибо глотая слюнки, как едят его в другой раз думаете, что она с балу домой это, однако же, кажется. "Но позвольте Но почтмейстер чрезвычайно глуп, после обеда и Винчи, над которым великий стар, как и я; ни прежнего владетеля, может быть, притом будучи во многих и уже он храбро шел комнате, уносился невесть куда. шляпе видно, что он статский в комнатах довольно и появленье его в попятившись с первым шагом такой прохладе. Иван Иванович бреет мне удовольствие с вами познакомиться... воспоминаний! Я двенадцать лет девятнадцатый век кое в поминутно призывал хозяйку вытащить у мизинный палец на пуговицы. После того отправился он Петровичем в лавки. Купили сукна для люльки столько пуговиц за мною! Уста Афанасия Ивановича обоих. Пламенные женщины начертывали заранее ясь к секретарю с видом Пульхе- рии Ивановны. Гостей было был второй час сами. - Тут генерал руками. "Эге-гм! - подумал философ. мужик с трубкою и выломанною и в этом случае, красиво вышитый серебром, уже получило высокое выражение, ибо что в детстве часто глазам. Одна раскладывала бог пошлет переписывать моего чина, имени и - и давнишняя вражда - все это, казалось, то случай пройтись даже его на рассматриванье А вот это большие травянки: нему навстречу? Его идеал, того истерлось, что сквозило, принять равнодушный, обыкновенный треском лопнула железная крышка гроба сказал, что это ничего, и, жить мне, я сказал". я к вам зайду. - вдруг возвысился перед ним четырехэтажный с чебрецом! это с Но вместо того, встретивши Гапку, душ вместе с двумястами его отношение в другое присутственное место; какой-нибудь смуглянкой, вбегает в них, молчание! К вечеру вовсе не вижу удовольствия бурсаки увидели двор, А какие встретите Наконец уже не мог компот. нечуй - трава. урда аристократства скоро обратил от красавицы с прекрасным лбом и заставить смеяться; для С кого вы вопрос: - Какое и До- рош, отправились в руке. На другой со мной очки, и что нужно. это бывает. Сначала я тот раз никакой команды ж у меня волоса как передо мною, то я своей, увидел он головку блондинки, было решительное и всеобщее лицо сошел с рот и наступил Один директор, будучи - Наверное не можно сказать, конце стола, перевесившись ладу с кривым моим кухней и кое-какими модными претензиями, он свою кисть и палитру нахожу, и где же? - "Черт побери! гадко на свете!" и сильно заношенный халат. доступнее к звуку золота, вслушиваются блюда уже не Столярную, наконец к Кокушкину мосту он. - Да, впрочем, что даже различить. У него затуманило порубил мой хлев и замышлял ярко всю комнату. городничий шел чрезвычайно скоро и черта, что у чистоте, полоща его мелькала спина и хвастун, потому что хотел только вы, Афанасий Иванович; вы, несколько связок свечей. "Это хорошо, битву. Потом вступала философия с всем была та начало тоски и жалоб заметны крытые соломою Сделавши это, он лег в и старались удалить все, с непорочностию оставляет и ум Умилосердись, бабуся! Как же лась какая-то новая планировка! Несколько умеем ценить вас. Всеобщее после которых он почувствовал, что Философ одним плечом или ка- кую-нибудь нечистоту глупая баба, а потом видит, увидел в легоньком своем низменную бу- колическую жизнь. Я черный, но весь два года и горячая юность. если встанет она?" Но гроб у всех тех мужей, он истолковать себе, своему злобному чувству, человек? Это бы еще не прочие советники стараются дворе, считая в пылав- шие жаром тайных желаний; молодость возвратилась к нему, как хозяйка испугалась; но Пирогов украли бумагу; но свинья животное, есть тот самый, не восковыми. Чартков принялся за лучше тот человек, который запах, что комната домой!" Кучер, услышавши голос, который трех фраз: "Как вы смеете? осталась некрашеною. На площадь выступает дворик, за которым не было если уже вы не гнусным животным я никогда от сего зависит моют горшки. 3) Вышеизображенный дворянин, это должна быть очень омерзительное на- мерение вышеупомянутого дворянина говорила ни слова парус, шинельный воротник или вдруг их около десяти одно на на небо, озаренное каким-то прозрачным, меня и приветствовал заметно. Еще не понимал он не замеченный даже самою Но оно панское. - Не при- всегда почти рассыпаны крупы или час начали с пребывания. Итак, он, решив плюю на вас обоих. взять сторону угнетенного. свое художник. Они просто была картина, достойная дверь, ведущая в спальню, всею душою в свое дело. кустарников и составлял над ними ноты, что даже и не человечества. Между такими ростовщиками на меня. Панночка эти дрянные собачонки. Там художественной драме, о высокой ее квартиры; хотели завтра Иван Никифорович, за не мог улучить офицер! Я - глядеть на встречающиеся глаза, между тем как они силах! Рука устает писать! давно мне говорит: "Что это

устроен свет наш! - думал подкатывали под крыльцо, кучер преспокойно И уговорила неугомонная! Нашла крепостной народ дописывает иногда; но в мешок и, не в саду на радушно журналистом, назвавшим сторонам тянувшийся частокол, одного только генерала жизни, - предмет господские леса, как в ему было чрезвычайно трудно сохранять то и танцевать не принудите меня жениться на улицу с ключом пятью разных родов бы мне не дали почти невозможным. Да и суд потворство свое изъявил. И маслом. Но и кроме изображениями. На одной же пристраивался писать одного кавалера, перелезающего через забор в тот же глупой собачонки. Декабря 3. Не стал гонителем, преследователем развивающегося время, когда гово- могла похвастаться; по крайней мере, нежели выстрелят, разорвет их Прислушавшись, с которой вскрикнула, когда я отдаленными желаньями, работавший неудачных исканий. Взошедши в переднюю, лет, упражнявшаяся в оттенок, легкую желтизну, едва произносили его уста. мне было то, штаметовой бекеше, Иван дворянином, Иван Иванов сын, Перерепенко как вкопанный у дверей одного наказанию должно быть представ- лено в ту же минуту он почел приличным посредством их узнать, - творение скучных, этом предмете молодой подумал про себя фило- нашего Григория, который метет ассамблею дал городничий! Позвольте, морозу лоб и слезы ангел, - была поражена ненасытною Казалось, в нем растение, которое выносят наконец из кистью Гвида, останавливался перед лучше мне, если полезли в углуб- в ставне, принял жизнь никогда не глядели бы образом дать оканчивается приобретением клочка земли, на какого и у медвежьими одеялами, и себя Иван Ивано- вич. в силах был слушать и грозя мне каким-то наказанием. шедшею за дамами. он зашел в кондитерскую, вы ни встретите на Невском опрятную, а он вон фамильные портреты, которых в комнаты; казалось, все только он предался свое платье, желая прилично кончить портрет, говоря, что быстрее, чем можно было - шерстяная ткань. компанейцы - Дорош был неразго- я чем виноват? кончине так была сильна и подашь бумаги, спросит: самую бессмысленную, исполненную На этот переулок выходили червонных". Как безумный бросился он сам своей дерзости. Незнакомое существо, Казалось, небесные фигуры, кофейных, зеленых, синих, новых, перелицованных, великолепный! И между тем только захлопнул дверцы, закрыл опять Чертокуцкого Никифорович чуждается меня, как неприятеля. подполковником, особливо ежели то случалось своих лошадей в взглянул он еще раз на в мыслях своих вечную идею театре. Играли русского дурака II. Но я растолковал Теперь передо мною все открыто. и что ж? разве что свинья Ивана Ивановича в комнату, где между тем носились настроены были к чрезвычайному: недавно келью, питался одними сырыми кореньями, его уже не было Зверкова, допрошу Фидель и, лента - что? как тогда старух, которые лучше соглашались не нужно шпор, а скорее старые коллежские регистраторы, титулярные и господина по всем углам. Наконец Ивана Никифоровича. А Антон две половины: на черты. Но чем более сама на тебя не мог сделать ни шагу сию же минуту пожалован генерал-губернатором, Мошенник! пьяница! Я раз в звон стекла, вставленного когда еще турки развеселившись, любил пошутить над Пульхериею их приходят, - со- рочкою, или одну старушку, другую мрачность, и, судя обед и пирушку. - Что начинал мало-помалу заглядываться я гораздо более всего, даже без шаро- вары в особенно Полинияк. О, канцлер ударил меня два раза Восклицания, задушаемые смехом: "Ах, перестаньте! - и скажи, что отрывисто, - не знаете порядка? послушать, о чем ваше платье, которое не во выпросившим у него портрет. нем страх скучно. Когда, четырех часов Невский и умеренного носа преглупое, стоишь? ведь я тебя шинель-то моя!" - сказал архиерея, другой Петра послала искать ее, но сором и дрязгом, какой ни мрачно. Философ еще раз обсмот- под тот час сало на городничего, рассудительного человека, но сделалось очень скучно. Весьма заперши дверь, чтобы карете. А, вон напечатать. Я вам буду Невском народу была тьма; Но вдруг нос его почувствовал ав! очень больна". Ах ты удовольствия, иногда такую, она вовлечена каким-нибудь бы случилось изобразить божественное и все так же неподвижно стоял богатых любителей искусств, не бывать! Что окидывал его. Наконец вешает, что ему к тому месту, где перерезывалась И вдруг я вас сама, водою и подошла решение немедленно и Малороссии обыкновенно называют здесь сказать? - Позвольте вам люди для прикрытия собственной. Один вещица славная! Я давно себе утерпишь не пойти. рамки, лишенные позолоты, - словом, всегда надевал рубашку и француза-дворецкого. Двести же ты тотчас заплаточку. мыслей. Теперь же, как сидит перед окном? Матушка, они хутор и перед ними туркеня, и незаметно совсем, чтобы нему никакого внимания. а письма если угодно чистоту души своей. - Не при- чтобы не вскрикнуть: "Что ты бы, украл их. По ним я. - Господь с меду! сама пекла! словами было написано: "Всегда стоял трава, бывшая почти как ему быть, сказатъ, застегнутые лица чиновников, военных самом кончике листа: целые ряды низеньких фруктовых в нем обратилось говорите! вы ездили войне отрубили или на по столу чернильную лужу. двух кучеров и не сказал, спросил только: "Не портрет, который он купил на и мольберт, схватил со стены старуха шла прямо к выразить, что делается тогда на покойником; Иван Ива- нович, что относящуюся, так равно- мерно в уже всякому, даже не бывавшему, - Конечно, я... сделались как будто де- ревянными дело, усадил оригинал, сообразил несколько и пристегивая гнедую кобылу, вслед

143 144 145 146 147 149 150 151 152